Название этой статьи для кого-то, кто не изучал новейшей истории, будет большой неожиданностью. Более того, имя Юрия Андропова у многих моих соотечественников (не говоря уже об иностранцах), которые уже не помнят или плохо знают советскую историю, ассоциируется со зловещей аббревиатурой КГБ. Хотя многое, что я хочу поведать, опубликовано в разных источниках, и в частности в книге самого Михаила Сергеевича.

Я был свидетелем - вольным или невольным - той эволюции, которая претерпевала советская власть, и вместе с этой властью та самая мрачная структура, которая и называлась КГБ. И в этой эволюции огромная роль принадлежала Ю.В. Андропову.

Дело в том, что в СССР со времени смерти Сталина начались, я бы сказал, "тектонические сдвиги" в партийной элите. Сталинисты старались сами удержаться у власти, защищали тот преступный строй, будучи во многом ответственными за преступления сталинского режима. Другая часть - не обязательно молодых, (потому что и среди молодых были сторонники Сталина), но более прагматических людей - понимала, что сталинизм как форма правления лимитирует развитие общества. Конечно, вряд ли кто-то думал о либеральном государстве в то время или о том, что людям нужно дать то самое равноправие, лозунгом которого советская власть все время прикрывалась. Просто речь шла о том, что проблема модернизации общества назрела еще при Сталине, но она не могла развернуться до тех пор, пока не состоялся памятный ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза (1956), на котором Хрущев произнес свою знаменитую речь.

Сейчас можно по-разному оценивать поступок Хрущева тогда, но сведущим людям было известно, что антисталинское выступление Хрущева было не столько продиктовано его желанием либерализации, сколько стремлением спасти ту часть партийной элиты, которая чувствовала, что ее время заканчивается, и скоро их призовут к ответу за свои деяния. Хрущев так и сказал в неопубликованной части доклада - "если мы этого не сделаем, то нас сметут, и мы сами окажемся на скамье подсудимых". Он тогда даже не скрывал своих намерений.

Можно сказать, что с этого момента борьба советских "консерваторов" и "либералов" принимала все более острые формы. Первой жертвой в этой борьбе стал Берия. Стоит обратить внимание на то, что тогда циркулировали упорные слухи о том, что если бы Хрущев не расстрелял Берию, то Берия сделал бы это с Хрущевым. Потому что Берия сам собирался начать свой курс реформ под видом борьбы с культом личности, но уже с этой группой Хрущева. Существуют также неоднозначные сведения, что Берия собирался вообще, так сказать, демонтировать социалистическую систему. Всем известно, каким он был жизнелюбом и сибаритом, и немудрено, что у него мог возникнуть соблазн стать диктатором "латиноамериканского" толка.

Следующей жертвой Хрущева стала группа так называемых "сталинистов" - Молотов, Маленков и Шепилов. И борьба дальше не утихала. Противостояние в партии между "либералами" и "консерваторами" было острым в двух областях - экономической и в сфере идеологии. Советская система была настолько жесткой и неподвижной, практически мертвой, что развивать индустрию, а в частности Военно-промышленный комплекс (ВПК), не говоря уже о благосостоянии народа, становилось все труднее.

Можно сказать, как это ни парадоксально, что в Советском Союзе существовала некая форма демократии, но только в узком кругу членов Политбюро ЦК КПСС. Все заседания Политбюро были строго секретными, и сейчас уже благодаря архивам ясно, что там происходили довольно острые дискуссии, столкновение противоположных точек зрения. И за это никто не нес потом ответственность или наказание - люди говорили откровенно, что думали, как это сейчас ни странно звучит.

Что касается ЦК, то иногда подобные дискуссии выносились и туда, чтобы сделать намечающуюся тенденцию гласной. В начале 60-х годов прошлого века назревало очередное напряжение между так называемыми "либералами" и консерваторами. Я помню, как в кулуарах Дома кино мы живо обсуждали слухи о проходящей в Кремле дискуссии по идеологии. Попытка нового идеологического шефа Демичева смягчить контроль за литературой и искусством вызвала ожесточенное сопротивление функционеров из республик. Все обсуждали новость, что грузинский секретарь по идеологии выскочил на трибуну и прокричал - "Я был и остаюсь сталинистом! И мы не позволим лишать партию руководящей роли в идеологии!". Это был прямой вызов Политбюро! Так что можно сказать, что это уже были не сталинские времена, когда за несогласие с предлагаемым курсом можно было быть сразу расстрелянным. Но это был и знак того, что никакие реформы не пройдут безболезненно и что партийные бонзы не боятся отстаивать свои шкурные интересы.

Еще во времена Хрущева, в 1957 году, Юрий Андропов занял пост заведующего отделом социалистических стран ЦК КПСС, а затем назначен секретарем ЦК. Я хорошо помню это время, потому что мы с Тарковским дружили с несколькими молодыми людьми, которые работали в группе внешнеполитических консультантов Андропова в аппарате ЦК, - Коля Шишлин, Саша Бовин, Жора Шахназаров, Арбатов... Именно они были призваны Андроповым, чтобы сделать более гибкой работу всесильного, но неповоротливого партийного аппарата. Можете себе представить, что встреча с этими людьми для меня и Тарковского была большой неожиданностью, потому что они представляли собой свободно мыслящих, образованных, говорящих на нескольких языках молодых интеллектуалов. И свобода размышления, которой мы пользовались в наших застольных беседах, наводила меня на мысль, что Андропов не такой, как его предшественники, если он берет подобных людей к себе в консультанты, - это говорило о его широком мировоззрении, не укладывающемся в догматы советской официальной элиты. Кстати, забыл сказать, что и Бовин, и Шишлин, среди прочих единомышленников по Отделу, были ответственны за написание речей для Генерального секретаря, в ту пору уже Брежнева. Они рассказывали мне, что каждый раз они старались получить доклад последними, прежде чем он должен был появиться перед глазами Брежнева. И каждый раз они проверяли, не изъят ли из доклада абзац о культе личности. Потому что в предыдущих секторах, в которых редактировался доклад, сталинисты всегда вычеркивали упоминание о культе личности и любую негативную оценку Сталина. Люди из аппарата Андропова всегда аккуратно восстанавливали этот абзац и "охраняли" его до самого выступления, ибо это давало легитимное право оперировать идеями антисталинизма.

Мне кажется, что Андропов символизировал собой именно крыло советских "либералов" и в какой-то степени антисталинистов, конечно, в этом себя никогда публично не проявляя. Андропов интересовался европейским коммунизмом, и это понятно, потому что он имел дела всегда с западными коммунистами. А западный коммунизм развивался довольно активно в сторону ревизии сталинских догматов.

Мое долгое предисловие мотивировано тем, что я хотел бы напомнить читателям, что попытки либерализации зарождались не где-нибудь, а в недрах самого Центрального Комитета КПСС и проводились людьми, которых я знал.

Итак, в середине 60-х годов под натиском либерального крыла в партии назревала идея экономической реформы в стране, которую должен был проводить в жизнь премьер Косыгин. Косыгин был экономистом и шел на эти реформы довольно неохотно, понимая, какое сопротивление вызовут подобная либерализация у сталинистов. Это понятно, в то время партия была тотальным монополистом умов, душ, недр, короче - всего богатства, имеющегося в стране. Партийная элита имела неограниченный контроль над всем, что тогда производилось в Советском Союзе. Таким образом, любая либерализация лишала коммунистов монопольных привилегии.

Реформам и всем тенденциям либерализации пришел трагический конец, когда в Чехословакии коммунистический лидер Александр Дубчек почувствовал конъюнктуру и решился быть первым, проведя Пражскую весну (1968). Он начал в Чехословакии активный процесс реформирования всех структур государства и партии. Проект Дубчека относительно децентрализации экономики получил название "социализм с человеческим лицом". Мы смотрели тогда с удивлением, с восторгом на то, что происходило в Праге. В отличие от моих друзей из ЦК, которые опасались, что все это может привести к трагическим последствиям. Собственно, так и случилось. Советские сталинисты, воспользовавшись тем, что Чехословакия быстро становится на антисоветские позиции, ввели танки в эту страну и немедленно поставили крест на всех реформах в СССР, мотивируя тем, что подобные реформы могут привести к такой же катастрофе - возмущению советского народа против всей тоталитарной системы.

Я помню, как я встречал своего друга Колю Шишлина в аэропорту. Тот прилетал с переговоров между руководителями компартий СССР и Чехословакии. Он вышел ко мне с трагическим лицом. "Все кончено, - сказал он. - Мы десять лет тихо "подбирались" к окопам неприятеля (сталинистов), а этот идиот встал и "побежал", всех нас выдав. Нашему поколению реформы сделать не удастся - про них надо забыть лет на двадцать".

Мудрый Николай был абсолютно прав. Именно через 20 лет - с середины восьмидесятых - забрезжила идея реформ. Именно тогда на исторической арене и появится Михаил Горбачев в роли реформатора. Горбачев переводится в Москву в конце 70-х по прямой протекции Андропова. Тот часто отдыхал на юге, лечил почки в Кисловодске, а Горбачев был первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС. Горбачев нравился Андропову, и он представил его Брежневу, которому интеллигентный современный молодой партийный деятель тоже понравился. Так Горбачев появился в Москве (1978) на должности секретаря ЦК по сельскому хозяйству.

Идея реформы и либерализации принадлежала Андропову, ибо он, как глава КГБ, был лучше всех осведомлен о катастрофическом положении в экономике Советского Союза. И когда он стал главой государства, он получил возможность начать осуществление давно выношенного плана. Я не думаю, что Андропов полностью доверял Горбачеву. Юрий Владимирович был человеком старого поколения, он не собирался демонтировать Систему, максимум, на что он был готов, - дать возможность прийти к управлению страной людей новой формации.

Собственно во многом последователем и учеником Андропова можно считать Гейдара Алиева. Именно Алиеву Андропов советовал начинать реформы у себя в Азербайджане, не оглядываясь на руководство СССР. И еще рекомендовал почаще ездить в Венгрию. Напомню, в Венгрии после восстания 1958 года экономические реформы шли вовсю, там даже были частные предприятия, банки, что невозможно было представить в Советском Союзе. Таким образом, Андропов советовал Алиеву изучать экономику Венгрии.

Итак, Андропов позвонил Алиеву и пригласил его в Москву, предложив ему пост первого заместителя Председателя Совмина СССР, то есть на экономический пост. Приглашение Алиева на всесоюзную сцену, значило, на мой взгляд, гораздо больше, чем мы можем себе представить.

Не исключаю, что Андропов понимал, что Горбачев недостаточно авторитарен, можно сказать мягок, чтобы проводить в такой империи, как СССР, любые реформы. И одновременно с этим Андропов понимал, что нужен политик другого масштаба. Я много раз слышал от друзей Алиева, что смертельно больной Андропов не знал, кого назначить своим преемником. Многие считали, что таким человеком может стать Алиев, заняв пост главы великого государства. Но сам Алиев понимал, что это невозможно - глава государства не титульной национальности. После Сталина российскому народу вряд ли понравилось видеть в главе государства азербайджанца из мусульманской республики.

Таким образом, к моменту ухода Андропова со сцены в Политбюро ЦК находилось две достаточно мощных политических фигуры. Государственник и национальный герой азербайджанского народа Гейдар Алиев и молодой рвущийся к историческим свершениям Михаил Горбачев. Хотя Михаил Сергеевич и отрицает, что сделал все для того, чтобы Алиев вышел из возможной борьбы за место лидера, тем не менее сам Гейдар Алиев мне рассказывал лично, что когда у него случился инфаркт, то Горбачев ни разу его не посетил и после выздоровления, несмотря на многочисленные просьбы о встрече, даже не принял! Хотя Алиев был одним из ближайших соратников Андропова и в свое время высказался в поддержку Горбачева. Борьба между мощными фигурами окончилась приходом к верховной власти Горбачева. А Алиев попал в опалу и вынужден был уйти в тень.

Мне кажется, что Горбачев (г.р. 1931) будучи человеком, нового поколения, мечтал, что он освободит Советскую систему от всех экономических и идеологических препон в надежде, что это гарантирует небывалый экономический подъем и вдохновит народ на трудовые подвиги и т.д. Но этого не случилось. Случилось с точностью наоборот. Я думаю Горбачев этого не ожидал и был погружен в полную растерянность большую часть своего правления, просто потому что у него не было - и не могло быть! - никакого по-настоящему культурного политического багажа, позволяющего ему видеть последствия своих действий. Он вряд ли представлял себе, как возможно демонтировать Систему, не будучи не погребенным под ее обломками. Не понимал, возможно, в силу отсутствия опыта, образования, интеллектуального потенциала, какими инструментами надо владеть, чтобы приступить к такому грандиозному плану. Конечно, это сейчас нам легко рассуждать, но тогда мало кто понимал сложность положения - просто было одно страстное желание разрушить все "быстро, раз и навсегда". Я помню, с каким восторгом, находясь в Америке, я слушал его выступление, у меня даже слезы на глазах выступили от восхищения Горбачевым! Когда я представил себе, что Ленинград вернет себе название Петербург, а в Исаакиевском соборе зазвучат колокола, как до революции, я стал жить в ожидании новых времен. Думаю, мы все, все мое поколение связывали колоссальные надежды с появлением Михаила Сергеевича. И действительно многое, что сделал Горбачев для страны и мира, заслуживает положительной исторической оценки - это именно его заслуга и больше никого. Но нельзя забывать, как говорил Ленин, - мы должны знать, куда идет толпа, и идти впереди нее. Нужно угадать, иными словами, историческую тенденцию и успеть поддержать ее.

К тому времени Советский Союз представлял собой экономические руины, находился на краю полного банкротства. Я помню статью Киссинджера, который тогда писал, что социалистическая система неизбежно рухнет, потому что Советский Союз не имеет свободы информации, а без нее невозможно развивать современный ВПК. И правда - Советский Союз в той форме, в которой существовал, не мог разрешить свободы информации, ибо это представляло собой угрозу всей системе. Чтобы развивать военно-промышленный комплекс, надо было дать свободу информации. Гласность это не открытие Горбачева - потребность в ней исторически была уже неизбежна! Подчеркну еще раз, что свобода информации нужна была для дальнейшего развития ВПК. Это не было личным желанием Горбачева - эта была объективная историческая неизбежность. Поскольку система сам по себе уже не функционировала, то необходимо было все как-то менять, именно то, что Горбачев наименовал Перестройкой. Перестройка началась весьма активно, и сразу стали развиваться тенденции, которые потом привели Горбачева к его политической смерти.

Дело в том, что не учитывалась ментальность партийных функционеров, в большинстве своем русских по национальности, - тех 8 или 10 тысяч человек, составлявших ядро партии по всей стране, которые вряд ли бы захотели проститься со своими экономическими привилегиями. А экономические реформы страны без отделения партии от управления экономикой были просто невозможны. И поэтому, что бы Горбачев ни стремился предпринять, партия всегда вставала у него на пути. Горбачев довольно наивно полагал, что либеральными реформами он может привести страну к демократии - и это было его роковой ошибкой.

Горбачев вряд ли знал утверждение выдающегося российского премьер-министра Столыпина, который утверждал, что либеральные реформы в России можно проводить только при ужесточении режима, ибо любое послабление в системе, ассоциируется у русского со слабостью власти. Для того чтобы лишить партию контроля экономики страны необходимо было ужесточение контроля, как в партии, так и в государстве, который Горбачев не осуществил и который, я думаю, осуществил бы мудрый Г. Алиев. Собственно, согласно Столыпину, так и случилось - в народе Горбачев не пользовался ни популярностью, ни симпатией - ибо "слаб мужик" и "за юбку держится"!

Горбачев, не создав контроля в партии, позволил партии распасться на фракции, которыми он уже перестал управлять. Именно отсюда возникли сильные фракции, и в частности фракция Ельцина.

Итак, на мой взгляд, роль Горбачева велика не в силу того, что он был крупный политик и визионер, а в силу случая, когда он оказался у кормила власти в тот уникальный момент, когда внутренние и внешние силы создали в Советском Союзе гигантскую волну исторического цунами и его вынесло сначала резко наверх и также резко бросило вниз. Он, конечно, останется в истории как крупный политик, который освободил Советский Союз от тоталитаризма. Он останется в истории даже как разрушитель Берлинской стены (а он, кстати, этого не ожидал и не хотел!), хотя он уже не управлял процессом - это было просто не в его власти. Не могу забыть растерянное лицо Горбачева на экране телевизора, возмущенно и очень по-интеллигентному восклицающего: "Представьте себе, ко мне в кабинет вошел Ельцин (не помню с кем) и они выпили весь мой коньяк!.."

Или это мне приснилось?...