Либерализм и консерватизм.... Два этих понятия схлестнулись в последние годы на страницах газет, в теледискуссиях. А началось все с приходом к власти Михаила Горбачева. Зажатые в тисках цензуры, а порой и просто запрещенные к употреблению такие понятия, как «права человека», «либеральные ценности», «демократия», ворвались в наши умы, опьяняя сознание новизной, сладостью запретного плода.

Потом был «мягкий» вход в рынок, инфляция, приватизация, расслоение общества. Горбачевское наследие начали умалчивать, а порой и вовсе предавать анафеме. В чем реакционность тех, кто подвергает сомнению то, что ещё несколько лет назад казалось нашим общим завоеванием?

Мы открываем рубрику «Трибуна реакционера», где постараемся ответить на самые разные вопросы. Ведущими полосы будут известный режиссер Андрей Сергеевич Кончаловский и политолог Владимир Борисович Пастухов.

Андрей Кончаловский:

- Почему я готов назвать себя реакционером? Точка зрения, которую я буду высказывать под этой рубрикой, не совпадает с либеральной идеей, которая сегодня считается не только общепринятой, но и обязательной. Любому, кто ставит под сомнение универсальность и непогрешимость этой точки зрения, тут же приклеивают ярлык: «реакционер». Поэтому с самого начала облегчаю работу критикам, и сознательно именую себя именно так.

ПОИСК ИСТИНЫ – СМЕНА ИЛЛЮЗИЙ

Я, конечно, не считаю себя реакционером в прямом смысле слова. Просто я начинаю приходить к выводу, что мы живем в эпоху тирании. Тирании либерализма. Гнетущее ощущение от стройного хора политически корректных юристов, депутатов, публицистов, обозревателей и т.пр. вызывает у меня «тошноту-с». Любые понятия, в том числе и либеральные, после бесконечного числа повторений не очень умными людьми обесцениваются. Теряют смысл. Для того, чтобы вернуть им хоть какое-то значение, нужно подвергнуть их сомнению. Освободиться от бессмысленных клише «свобода», «демократия», «правосознание», «равноправие» - вот, что кажется необходимым для развития политической мысли. В противном случае, мы никогда не сможем сформулировать - как это применить к нашей стране.

Я не против либеральных идей, сам их исповедовал. Но, видя, как они слепо вбиваются в голову русскому человеку без всякого понимания, что это такое, - хочется схватить дистанционный пульт и выключить весь этот псевдо-либеральный «вой», чтобы хоть недолго посидеть в тишине и подумать: а что, собственно, мы хотим? Неужели мы до сих пор не поняли, что в результате народ всегда пойдет туда, куда его ведут его собственные верования, какими бы реакционными или передовыми они не были? И, в конце концов, сорванные до хрипоты голоса историю не изменят.

В свое время философ Ключевский замечательно сказал о христианстве в России: византийство к нам было «спущено» сверху. «Целые века греческие, а за ними и русские пастыри и книги приучали нас веровать, во все веровать и всему веровать... Нам указывали на соблазны мысли прежде, чем она стала соблазнять нас, предостерегали от злоупотребления ею, когда мы еще не знали, как следует употреблять ее. Нам твердили: веруй, но не умствуй. ...Мы стали бояться мысли, как греха, пытливого разума, как соблазнителя, раньше, чем умели мыслить, чем пробудилась у нас пытливость. ...Потому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским стали холопами чужой мысли». Попробуйте сказать точнее! Вообще-то, попробуйте сказать это публично, и посмотрим, что сделают с вами наши кликуши от политкорректности!

С тех пор так и пошло: любая идея нам навязывается до того, как приходит ее объективное понимание. Это в полной мере касается и либерализма. Хотя бы на время освободиться от любых клише! Говорю «на время», так как уже понял: поиск истины – это смена одних иллюзий на другие, будь они либеральными или консервативными.

ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ КРЕСТЬЯНСТВА

Осталось ли в России такое понятие, как «служение Отечеству»? Тема сложная. Если заглянуть в историю России, можно увидеть, что у нас всегда существовала напряженность между народной массой и государством. Это связано с тем, что народ наш в своем большинстве продолжает жить крестьянским сознанием. А крестьяне всегда враждебны государству, потому что оно всегда у них все отнимает. Поэтому в России, как и в СССР между гражданами и государством всегда существовало постоянное недоверие.

Служить Отечеству – это, прежде всего, осознавать себя гражданином. История учит: крестьянин становится гражданином только тогда, когда его личной собственности, его земле угрожает опасность. Вот когда нам угрожает внешний враг – француз, немец, поляк, – тогда крестьяне объединяются ради, так скажем, государственной идеи. И идея эта проста: выгнать захватчиков с родной земли. Когда же захватчики изгнаны, – крестьянское солидарность быстро распадается на некие соперничающие между собой фрагменты, которые с прежней подозрительностью позиционируют себя к власти.

Служение Отечеству естественным образом возникает в обществе, которое называется гражданским, а такое общество возникает только там, где сформировалась буржуазия. В России этого процесса в его полном объеме никогда не было. У нас буржуазия была в таком мизерном количестве, что не обрела того влияния, каким пользовалась в Западной Европе. Сегодня европеец, работающий на земле, производящий сельхозпродукцию, не является крестьянином – он стопроцентный буржуа! В этом и состоит отличие России от Европы: человек тоже работает на земле, но классовые ценности исповедует совсем другие. Только слепой этого не видит!

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ – ПОНЯТИЕ РОССИЙСКОЕ

Кто мог служить Отечеству у нас, в России? Интеллигенция? Нет. Поскольку она развивалась в обществе с двумя явно выраженными антагонистическими классами - крестьянством и дворянами (читай - аристократией), то, как говорил Петр Струве, сутью интеллигенции стало ОТЩЕПЕНСТВО. То есть, она обязана противопоставлять себя государству, и ЛЮБОЙ власти. Тот, кто служит власти, в глазах интеллигенции становится предателем. Вспомним Чехова: «Презираю русскую интеллигенцию даже тогда, когда она жалуется, что ее притесняют. Ибо ее притеснители выходят из ее же рядов».

Служение Отечеству воспринимается западными интеллектуалами как долг и честь, интеллигенцией в нашей стране – как иго или коллаборационизм. Так в России было всегда – и до 1917 года, и во время революции, и сейчас. Поэтому все, кто заседал в ЦК КПСС, априори считались вторым сортом, будь то Симонов или Бондарчук.

В этом существует разница между интеллигенцией и интеллектуальной элитой. Интеллектуальная элита Запада не считает себя «защитниками народа» и не чувствует себя обязанной - во что бы то ни стало - всегда защищать народ от власти. Она может быть и с властью, и против нее. Кстати, как и все великие русские писатели. Возьмите Достоевского, Толстого или Пушкина. Все они в одно время были «за» царя, в другое время – «против». А потом опять не считали для себя зазорным сказать: «Так выпьем за царя!». И никто не осмеливался им бросить упрёк (говоря языком сегодняшнего дня): «Ах, ты, продался Кремлю!». Хотя, ошибка – были же смельчаки-пигмеи, кидающие грязью и в Пушкина, и в Лескова и в Чехова... Где они теперь, кто их помнит?..