- Когда можно будет посмотреть спектакль?

- Московская премьера состоится в декабре. А в ноябре мы сыграем двенадцать спектаклей – сначала в Италии, в Милане, Тренто, Реджо-Эмилии и Венеции, затем в прибалтийских столицах - Риге, Вильнюсе и Таллине. А потом уже можно будет объявлять премьеру в Москве. Она немного задержалась, поскольку исполнительница роли Елены Андреевны ушла в декрет, и пришлось вводить другую актрису.

- В свое время вы создали по «Дяде Ване» настоящий кинематографический шедевр, фильм, который знают и высоко ценят во всем мире. Что подвигло Вас вновь обратиться к этой чеховской пьесе, но теперь уже в театральной версии?

- С тех пор прошло почти 40 лет. Я тогда и я сейчас - два разных человека. Кино снимал молодой человек, увлеченный Бергманом. Сейчас я другой. У меня другое отношение к жизни, к себе, к Чехову и его персонажам. Тогда я снимал фильм о героях, талантливых людях. Думаю, что тот мой «Дядя Ваня» был ближе к Станиславскому и к его восприятию Чехова. Сегодня я ставлю спектакль о простых людях, которые иногда думают о себе не то, что они есть на самом деле. Чехов не писал героев. Он говорил, что пишет скучную, серенькую обывательскую жизнь. Но это не значит, что он не любил своих персонажей. Чехов не делил их на хороших и плохих, он никогда бы не сказал, что Астров - хороший, а Серебряков - плохой. Они все и хорошие, и плохие одновременно. Чехов писал Суворину в ответ на его обвинения в отсутствии идеологии: «Вы хотите, чтобы я, изображая конокрадов, говорил бы: «Кража лошадей есть зло». Но ведь это и без меня давно уже известно. Пусть судят их присяжные заседатели, а мое дело показать, какие они есть».

- Сегодня режиссеры позволяют себе иногда переписывать классиков. Это стало даже модно. Как вы работаете с текстом Чехова?

- Конечно, каждый имеет право делать то, что хочет. Если кто-то переписывает автора, возможно, это имеет смысл и способствует более глубокому раскрытию замысла режиссера. Я же отношусь к тексту как к священному писанию. Я могу игнорировать ремарки, поскольку совсем не обязательно, что так думал Чехов: они могли быть сделаны Станиславским, да и сам Чехов делал ремарки, которые диктовались театральной эстетикой XIX века, а часто и цензурой. Поэтому ремарки я часто игнорирую, а текст - никогда.

- Как вы относитесь к принятому сегодня осовремениванию классики, переносу действия в наши дни, с соответствующим оформлением спектаклей и костюмов?

- Действительно, сейчас это модно. Но мне это скучно. А главное - мне кажется, что современные спектакли зависят не от костюма и сценографии. Мало кому из режиссеров удается такими способами добиться актуальности. В нашем спектакле все в том времени, в каком писал Чехов - и костюмы, и сценография, которой фактически нет: два кресла, три стула и диван. Я пока не знаю, что в результате получится, хотя каждый день вижу своих героев. Мы все время растем, в процессе репетиции что-то меняется в нашем восприятии себя и чеховских героев. Главное – понимать, в каком направлении двигаться. Все артисты талантливы, и каждый приносит свое, но ключевым здесь был выбор Астрова - его играет Александр Домогаров, - и дяди Вани, чья партия досталась Павлу Деревянко.

- Что сложнее - ставить Чехова в театре или снимать по его произведениям фильмы?

- Это очень разные вещи, разные процессы. Кино - это производство, а театр - поиск истины. В кино вы обязаны дать результат на экране во время дублей. А в театре вы месяцы живете со спектаклем, прежде чем он начинает обретать душу. В кино Чехов всегда выглядит очень слабо. Особенно, если действие выносят на воздух: на пленэре чеховские монологи не звучат - получается фальшиво. Драматургия Чехова условна, многослойна, символична. Он делал театральный модерн, исходя из Стриндберга-Ибсена. И потому драматургия Чехова - это театр, а проза - это кино.

- Чехова любят во всем мире – мало найдется на свете театров, у которых не было бы в репертуаре спектакля по чеховской пьесе. В чем секрет такого непреходящего успеха?

- Ставят, действительно, много. Правда, иногда так скучно, что невозможно смотреть. Скулы сводит и хочется уйти уже с первого акта. Что касается секрета популярности чеховских произведений, то тут все просто. Великие драматурги всегда современны - Эсхил, Софокл, Стриндберг, Ибсен, Шекспир, Чехов. Чехов, пожалуй, самый крупный русский драматург. Он вечен, потому что у него нет ответов, а только вопросы. А в великой драматургии всегда есть тайна. Собственно, эту тайну и пытаются разгадать до сих пор, но сделать этого нельзя, как нельзя ответить на вопрос, что такое жизнь. Антон Павлович писал жене: «Ты меня спрашиваешь, что такое жизнь, а я у тебя спрашиваю, что такое морковка. Морковка - это морковка, а жизнь - это жизнь». Гениально отвечал. Он не говорил, что жизнь - это служение добру, что это - красота, которая спасет мир. Чехов говорил, что не знает, что такое жизнь, что в природе все прекрасно, за исключением того, что мы делаем и говорим. Чехов любил людей не за то, что они талантливы - он просто любил.

- Часто говорят, что современный зритель не желает думать и сопереживать, а только ищет развлечения. Как Вы думаете, Чехов и современная публика смогут услышать и понять друг друга?

- Здесь, конечно, многое зависит от режиссуры и артистов. Но, действительно, зритель изменился. Он стал более поверхностным. Сам зритель в этом не виноват - он живет в XXI веке, придавленный обилием бессмысленной и вредной информации. Современный человек сегодня находится под постоянным напором рекламы, музыки, шума, гама, его мозг постоянно реагирует на какие-то картинки, на глянцевые журналы. Он теряет возможность и, в конечном счете, потребность думать.

- Может быть, это вскоре достигнет предела и начнется обратный процесс?

- Наверное, начнется. Но сегодня пока такого предела мы не достигли и продолжаем опускаться вниз. И не только в России. Особенно в этом смысле страдает западная цивилизация: быстрее всех разлагаются англоязычные страны, Англия и Америка. У нас, например, может идти пять спектаклей Чехова в одном городе, а в США вы найдете два, в крайнем случае - три города, где идет Шекспир. Зарубежная публика очень вежлива, они понимают, они реагируют. Но у нас совсем другая чуткость, другой эмоциональный инструмент. Только у нас можно увидеть толпы зрителей, которые стоят у театральных подъездов с цветами. Такого в Европе не бывает. Такой Европа была 150 лет назад. Просто мы отстали и слава Богу.

- Не могу не задать традиционный вопрос о том, чем, помимо «Дяди Вани», вы сейчас заняты?

- Из последних важных для меня работ – «Король Лир», спектакль, который я поставил в Польше с Даниэлем Ольбрыхским. Это мое первое обращение к Шекспиру, и работа принесла мне огромное удовольствие. Я возобновил спектакль «Мисс Жюли» – я считаю, он очень вырос, изменился, хотя заняты в нем те же артисты. Завершил большой музыкальный фильм «Щелкунчик», премьера которого состоится через год на Рождество. А впереди - постановка «Бориса Годунова» в Турине и «Сказание о граде Китеже» в Париже.