Режиссер Андрей Кончаловский: "У нас есть свобода печати, хотя за нее убивают"
С 28 октября по 16 ноября в Москве пройдет фестиваль «Андрей Кончаловский. Взгляд в прошлое», приуроченный к 75-летию режиссера и 50-летнему юбилею его творчества. С Андреем Кончаловским встретилась корреспондент РБК daily Татьяна Филиппова.
— У вас довольно плотная программа на эту осень. И премьера спектакля, и мастер-классы сразу в двух странах. Получается, что вы в свой юбилей будете работать?
— Я не могу сказать, что это работа. Я просто покажу свои картины тем людям, которые их не видели давно, а может быть, и не видели вовсе. Молодое поколение, от 15 до 25, вряд ли видело мои советские картины и мало смотрело американские. Я не могу сказать, что мои фильмы популярны, но это не делает их лучше или хуже, чем они есть. Память укорачивается, люди не помнят Феллини, Антониони. Всех забыли.
— Программа в Москве и в Лондоне будет сильно отличаться?
— Не знаю. Я вообще не знаю, что будет происходить. Я лишь примерно представляю себе ряд вопросов, на которые мне придется отвечать. Об истории России, о русской ментальности. Мастер-классов не будет, будет разговор. На любые темы, какие хотите.
— Отношение к России сейчас не очень хорошее. Не боитесь резких вопросов?
— Провокаций? Что вы! В 70-е годы я боялся, что меня спросят про Брежнева. А сейчас чего я могу бояться? Вопросов про Путина? Мы сейчас живем в свободной стране. Мы разговариваем о таких вещах, которые и не думали обсуждать 20 лет назад. У нас есть свобода печати — хотя за нее убивают. Раньше нельзя было напечатать, а теперь можно, но за напечатанное убьют. Но тем не менее напечатать можно. К тому же никто уже ничего не читает.
— Если говорить о русской ментальности, какая, на ваш взгляд, главная черта в русском человеке?
— Отвечу словами Чехова: «Русскому человеку не хватает желания желать». Поскольку он сам ничего не желает, в большинстве случаев жизнь его живет. Он говорит: «Вот если бы... тогда конечно! А так — чего же?» Мне кажется, русские не живут своей жизнью. Кто-то за них живет эту жизнь.
— Проект «Арт-Парк» на дизайн-заводе «Флакон» — это новое культурное движение?
— Культурное движение — это слишком громко. Нет, это программа Фонда Кончаловского, и ее задачи очень простые. Чтобы люди, пришедшие на эту площадку, имели fun, как говорится, имели возможность потолкаться, потусоваться и в то же время посмотреть какие-то картины. Я просто пытаюсь придать этой программе некую тенденцию, вот и все. Связать современное искусство со всем тем, что было накоплено европейской культурой. Внушить молодым художникам, что ломать законы можно, но сначала их нужно знать.
Пикассо был феноменальным рисовальщиком. Когда он стал богатым, работая в модной в то время манере кубизма, он начал рисовать замечательные реалистические портреты людей и классические античные сюжеты. Вот это был его истинный вкус. А что он делал для рынка — это другое дело. Он был хороший бизнесмен.
— Сейчас художник все больше становится бизнесменом. Культурная жизнь меняется на глазах. На первый план выходят люди, которые знают, как продать искусство. Вы это замечаете?
— Собственно, на эту тему был снят мой «Глянец». Если помните, один из персонажей говорит: «А что нельзя продать, то не искусство». Искусство становится утилитарным. Но нельзя бороться с течением, можно только подгребать.
— Я была на предпремьерном показе ваших «Трех сестер» в Театре имени Моссовета и провела небольшой опрос зрителей. Мнения разделились: одни считают, что это спектакль об утраченных иллюзиях, другие — что он о надежде, которая никогда не умирает. А вы о чем ставили?
— Все равно.
— Не хотите формулировать?
— Почему? Это очень точная формулировка. Если хотите, могу еще сказать: «Та-ра-ра-бумбия!» Это тоже слова доктора Чебутыкина из «Трех сестер». «Все равно» — спектакль об этом.
