КОНЧАЛОВСКИЙ Нечто большее, чем зрительные образы
«Я русский и говорю с точки зрения русского человека». И действительно, Андрей Кончаловский говорит, как русский. Для него слово Родина не пустой звук, хотя в советские времена ему не давали работать и он даже вынужден был покинуть страну. После развала Советского Союза Кончаловский вернулся домой и начал новую жизнь в искусстве. «Рай» — одна из вершин его творчества. Тема Холокоста очень деликатная, даже где-то неудобная. Но для режиссера разговор об этом имеет огромный смысл, моральный и исторический. «Кто из молодежи что-то знает о Холокосте? Они уже даже не знают, кто такой Муссолини. Они ничего не знают потому, что ничего не помнят. Им достаточно нажать кнопку, включить интернет и там что-то прочитать. Умберто Эко написал прекрасное письмо внуку, предостерегая именно от опасности потерять память о прошлом».
Три главных персонажа вашего фильма — это нацистский офицер, француз-коллаборационист и русская женщина. Почему именно они?
У Человека есть три уровня существования. Первый — уровень животного, он управляет физиологическими потребностями, без которых мы не можем выжить. Второй — высший уровень, где совершенно не важны телесные нужды, и, наконец, третий уровень, промежуточный. Тот, где как раз и находится человек, где встречаются ангел и дьявол. Эти три персонажа — тому отражение.
Ваш фильм черно-белый. Это не только стилистический выбор?
Если снимать концлагерь в цвете, то получится «Набукко» Верди. Если ты берешь группу людей, истощенных, похожих на скелеты, и надеваешь на них полосатые пижамы, выходит какая-то оперетка. Самое страшное — это опошлить Холокост. Поэтому я попытался в черно-белом цвете показать ужас насилия не над телом, а над духом, которое причиняет не меньше боли.
Какой подход к этой теме вы выбрали, чтобы отличиться от других режиссеров, рассказывавших о Холокосте?
Довольно просто показывать боль, секс. В порнографии хватает двух обнаженных тел. Но сделать так, чтобы зритель задумался, заставить его работать над фильмом вместе с тобой, заставить его размышлять — это трудная задача. Только когда зритель становится твоим соавтором и не ограничивается лишь просмотром, можно говорить, что ты снял хороший фильм.
«Фундаментализм», «национализм»... Это слова, внушающие тревогу.
«Фундаментализм» — интересный термин, но в наши дни он ошибочно закрепился за всеми экстремистскими мусульманскими движениями, тогда как на самом деле это крайность некоего философского течения, исключающая религиозную коннотацию. Нацизм, который провозглашал одним из принципов уничтожение других народов во имя собственного превосходства, — вот это был фундаментализм! Фундаменталистами были те, кто продавал в рабство негров в Америке, кто уничтожал коренных американцев и высылал их в гетто. Что касается национализма... Быть националистом — а ими были великие люди, например, Анвар Садат в Египте — всего лишь означает работать во благо собственного народа. А это важная вещь. После второй мировой войны в мире произошла огромная путаница, когда эти два термина смешались.
Что вы думаете о нашем континенте, который становится все более старым и утомленным?
Меня это очень тревожит. Европейская культура и европейская цивилизация подвергаются постоянной эрозии. Европа находится в опасности. Демократия не может основываться только на признании собственных прав, но должна осознавать и обязанности. А кто сегодня говорит об обязанностях?
Но демократия — это ценность.
Никто этого не подвергает сомнению. Но сегодня, используя демократию как повод и прикрываясь ее великим именем, сбрасывают бомбы на Сербию, на Ливию и так далее. Иногда Зло может рядиться в очень элегантные одежды.
Сегодня монсеньор Дарио Вигано вручает Вам премию Робера Брессона от имени Итальянского фонда зрелищных искусств.
Брессон был великим художником. Он не снимал кино, а занимался кинематографией. Он не снимал фильмы, а переносил образы на пленку. Он не рассказывал историю вещей, а показывал то, что существует помимо вещей. Это самое мощное, действенное и долговечное, что может сделать режиссер. По сути, зрительные образы — это нечто упрощенное, разжеванное. Слово же — более тонкая субстанция, оно взывает к фантазии. Самая сложная задача режиссера — показать, что стоит за внешними образами и физическим миром, прикоснуться к духовной субстанции. Именно это Брессон делал всю свою жизнь и во всех своих фильмах. Поэтому для меня очень почетно, что кто-то признает во мне его последователя.
