Тема: Спектакль «Дядя Ваня»

Газета «Невское время», беседовал Владимир Ермолаев

– Андрей Сергеевич, как вы, абсолютно далекий от всего «простого» и «серенького», сумели настолько точно ощутить и воплотить на сцене нюансы бытия «маленького человека»?

– Жизнь – это жизнь, как морковка – это морковка. И больше ничего...

– Вы меня буквально поставили в тупик...

– А что вы хотели от меня услышать? Ни один из нас не знает настоящей правды о себе самом. И я не вижу в этом ничего плохого, скорее – хорошее начало.

– Вы оптимист?

– А вы знаете, чем оптимист отличается от пессимиста?

– Конечно. В одном бородатом анекдоте пессимист вздыхает: «Хуже уже не будет...», а оптимист ему радостно возражает: «Будет, будет!»

– Ну, это старая история. Теперь говорят по-другому: «Пессимист – это хорошо информированный оптимист».

– То есть вы считаете, что правдивая информация, которую мы получаем, может наводить только на грустные размышления?

– К сожалению, то, что я считаю, далеко не всегда имеет значение... Но мне все-таки кажется, что нам нужно потихоньку отказываться от обилия информации.

– Каким образом? Ввести цензуру в прессе и на телевидении?

– Отвечаю. Свобода слова не создает шедевров. Свобода вообще ничего не создает. Это иллюзия. А телевидение... Во что превратилось наше телевидение? Оно воспитывает хоть что-нибудь в людях? У тех, кто им управляет, есть какая-нибудь совесть? Лично я в этом сомневаюсь. Их интересует прежде всего рейтинг, то есть в конечном итоге деньги. Как вы считаете, чем богатый человек отличается от бедного?

– Количеством денег на банковском счете.

 
– Не обязательно. Богатый может позволить себе выключить телевизор, слушать Баха, читать Джойса и никуда не торопиться.

– Но ведь, не слушая новостей и не смотря по-настоящему хороших, мудрых фильмов, которые худо-бедно, но появляются в программе передач, можно вообще перестать понимать, что происходит.

 
– А кто все понимает? Никто! Могу сказать только, что человеку прежде всего нужна стабильность. Возможность работать и зарабатывать деньги, чтобы ездить куда хочется, общаться с кем хочется и есть что хочется. Вот и все! И это особенно реально именно у нас, в России, где по сей день жива византийская тенденция, которая сводится к тому, что вся власть от Бога. Мы подсознательно стремимся слушаться начальника, причем он обязательно должен быть один. Это тысячелетние традиции, заложенные в русской культуре и мировоззрении.

– Тогда почему мы так держимся за свои демократические свободы?

– Это вопрос, я бы сказал, наболевший. Он всегда занимал и сегодня занимает очень многих. Мой двоюродный дедушка, историк, написал книгу, где указал, что свобода – великий дар, но отнюдь не абсолютное благо. Потому что русский человек не знает, как с ней обращаться. Если взглянуть на вещи реально, связи между количеством нищих в стране и уровнем существующих там демократических свобод нет никакой. Это первое. А второе... Я думаю, что основа демократии – это правосознание гражданина. Кто является носителем этого правосознания? Безусловно, буржуазия. Но вот смотрите, как интересно: Ататюрк в Турции создал буржуазное государство, подавив колоссальное сопротивление фундаменталистов. Через насилие и кровь. Но он же его создал! Или, допустим, тоже одиозная фигура – Ли Кван Ю, премьер-министр Сингапура, который ввел телесное наказание даже за плевок мимо урны. И парадокс не в том, что, именно введя наказание палками, он за 15 лет превратил страну из заплеванной дыры в процветающую экономическую зону, а в том, что народ-то ему по-настоящему благодарен!

– По-вашему, общество можно твердой рукой привести к процветанию?

– По-моему, нужна совокупная воля целого государства, чтобы оно эту волю направило на воспитание народа. Нынешнее правительство сделало очень много: оно избавляет страну от национальных долгов, от дефицита бюджета. Нефть перестали качать в частные карманы. Олигархи выстроились в очередь, чтобы заплатить налоги, и не лезут в политику. Да, это правительство делает ошибки. Но все равно в стране появилась хоть какая-то стабильность...

– Которая, судя по вашим словам, так необходима маленькому человеку... И что будет в России, скажем, лет через десять?

– Рай.

– ?!

– Рай, по сравнению с тем, что будет происходить в Европе и Америке. Там будет климатический коллапс. А у нас и так настолько плохая погода, что хуже уже быть просто не может! А если говорить серьезно, я очень позитивно отношусь к процессам, которые происходят в России сегодня. Не могу сказать, чтобы я был от них в восторге, но в восторге от политики вообще быть нельзя.

– Знаете, а ведь в вашем «Дяде Ване» герои фактически обсуждают те же самые вопросы, переживают из-за тех же самых проблем и испытывают ту же самую боль из-за происходящего вокруг, что и мы с вами...

– Так ведь любой крупный автор, и уж тем более Чехов, – это целый мир. Причем мир в определенном смысле одинаковый. Конгломерат одних и тех же мыслей, страстей, характеров. У него люди обедают, пьют чай, ведут вроде бы мало значимые разговоры, а в это время рушатся судьбы. Другие авторы, чтобы показать крушение судьбы, ввели бы Событие, а он – нет. Он просто знает, что с зеленого дерева облетит желтая листва, потому что эти люди скучно и пошло живут. Но при этом он их любит. И в этом его сила...

– Разве можно не любить талантливого человека, который на твоих глазах погибает от окружающей его пошлости?

– Одну секундочку, нет! Талантливого действительно любить легко. А вы, извините меня, попробуйте-ка полюбить посредственность! Многие об этом не задумываются, но для меня самым важным оказалось ответить на вопрос: а так ли уж талантлив дядя Ваня, чтобы требовать для себя другого места в жизни? Действительно ли он мог быть Шопенгауэром или Достоевским?

– М-да... Нас со школьной скамьи приучили к совершенно другому прочтению «Дяди Вани». Вы думаете, многие примут вашу, так сказать, «неканоническую» трактовку?

– Да что значит – примут, не примут? Чехов замечательно сказал, что на одного умного приходится тысяча глупых, и эта тысяча всегда заглушает. Ну так что прикажете делать? Не работать над теми постановками и фильмами, которые мне интересны? Так ведь это и есть мое дело – снимать и ставить то, что одни смотрят и хвалят, а другие – ругают.

– И вам безразлично, что напишут о вас, допустим, через двадцать, пятьдесят или сто лет?

 
– Я, честно говоря, об этом думал довольно много. И однажды понял: никто не знает, что произойдет завтра. Мы кого-то любим, потом в нем вдруг разочаровываемся, потом начинаем его презирать и неожиданно для самих себя с ним миримся. И когда мы правы? Да всегда! Вот это, наверное, и есть главное...