Тема: Фестиваль русско-итальянской культуры в Форте дей Марми, август 2009 г.

- Почему вы перебрались жить в Италию?

- Кто вам сказал? Нет. Поскольку можно жить, где хочешь, я и живу, где хочу. Работаю в России, но с удовольствием бы работал и в Италии. Буду в Турине ставить оперу. Скажите, а какой русский не любит Италию? Здесь я лучшие вещи свои написал. Я живу на улице и больше гуляю. В Москве гулять негде, там небо сразу затягивается тучами. Здесь другой климат и другой характер.

У итальянцев есть одно изумительное качество - они не любят ругать что-либо. Да, политики могут ругаться. А вообще-то они все любят восхищаться. Как-то Раневская сказала, проходя мимо двух актрис: «Против кого дружите?». Вот это «против кого дружим» очень свойственно России, где радуются неудачам. У нас любят мертвецов и спившихся людей. Они - все герои. А нормальных, трезвых, успешных - не очень. Здесь же нация, которая любит восхищаться. По улице женщина идет, ей говорят: «Белла!», но никому не придет в голову подойти и сказать: «Девушка, дай телефон». Женщины себя чувствуют безопасно. Хотя вокруг мужчины смотрят с восхищением. Они любят восхищаться детьми, родителями, семьей, искусством. Они будут долго говорить вам, что им нравится. У нас как раз обратное. Мы с удовольствием будет говорить о том, что плохо. И чем хуже, тем интереснее разговор.

- А возможно ли изменить Россию?

- Сколько народу пыталось изменить. У всех есть рецепты, как изменить, но почему-то ничего не получается. Важно, чтобы войны не было.

Искусство - великая ложь для постижения правды

- Вы привезли в Италию «Глянец». Вы уверены, что его здесь поймут и примут?

- Когда стало модно быть несчастным, все стали несчастными. До перестройки быть несчастным было нельзя. «Глянец» - это картина жесткая. Вы знаете, что картину много ругали в России: Кончаловский кончился, говорили, что это все неправда. Вообще искусство есть великая ложь, которая помогает понять правду жизни. Сегодня смотришь и понимаешь, что она довольно полно отражает состояние определенной части жизни. Есть такая фраза, что русский человек денег не считает. Большинство не считает, потому что их нет. А меньшинство не считает, потому что их слишком много. Вот, собственно, об этом странном парадоксе фильм - постсоветский человек и деньги.

- Когда вас можно будет встретить в Москве?

- Мне нравится здесь атмосфера. Но я все равно не могу избавиться от России и не хочу, потому что я - часть России. Я - русский человек, с русским темпераментом. И потом, я очень много делаю в России, что я нигде бы в жизни не мог делать. Будь то спектакли, Чехов, фильмы, которые меня интересуют. Но есть фильмы, которые нельзя в России снять, и я буду их снимать там, где их можно снимать: в Америке, во Франции, в Англии.

Боевые потери раннего капитализма

- А какие фильмы вы не можете сейчас снять в России? О чем?

- Есть просто темы нерусские, в этом смысле я говорю. В России сейчас можно снимать практически все, что хотите. При этом очень трудно сейчас в России снимать кино. И это не вопрос денег. Многие темы перебрались на телевидение и как бы там замылились. Хотя в принципе ни одной картины пока еще не было сделано о том, что такое русский капитал сегодня. Сколько бойцов невидимого фронта было уложено из обрезов, сколько человек было взорвано. Была настоящая война. Я думаю, несколько десятков тысяч человек было убито в разборке социалистического имущества. Об этом ни одна картина не сделана, потому что нужно глубокое понимание этой проблемы. Это гораздо более серьезная вещь, чем даже разборки раннего капитализма в Америке. Это скорее напоминает Флоренцию времен Медичи, когда деньги стали играть роль в политике. Медичи первые поняли роль денег в политике.

Время священного искусства кончилось. Сейчас время скорее кредитных карт

Советский человек был невинен по отношению к деньгам. Он не знал, что деньги играют колоссальную роль в политике, потому что при советской власти в политике работала в принципе чистая биография, анкета и принадлежность к определенной партии. Роль денег в политике в России осознана была в середине 90-х годов. Это абсолютно процесс средневековый, времен возрождения Италии. Я думаю, что Россия как раз переживает время XVI века Европы. У нас тоже, когда есть проблема, убивают. И все богатые ходят с охраной, как когда-то Медичи.

- Что бы вы и где ни делали, все равно возвращаетесь к Чехову.

- Да, теперь ставлю пьесу «Дядя Ваня» в театре Моссовета с хорошими артистами. Александр Домогаров, Паша Деревянко, замечательная актриса Вдовина, Юля Высоцкая, Серебряков, Саша Филиппенко. Как-то в передаче «Серебряный шар» Вульф, он всегда рассуждает так меланхолично, грустно, заметил: "...вот он сделал «Чайку». «Чайка» получилась, конечно, не так, как видел ее Антон Павлович". А откуда он знает, как Антон Павлович видел «Чайку»? Во всяком случае Антон Павлович видел «Чайку» не так, как видел ее Константин Сергеевич, судя по письмам.

Письма Чехова меня страшно интересуют. Любимый характер. Если кто-то из вас не читал книгу англичанина Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова», очень советую почитать. Он показывает Чехова совсем не так, как он нам представляется, в пенсне и шляпе. Он, конечно, был в пенсне и шляпе, но писал замечательные матерные частушки, был нормальный, живой человек, напоминающий мне в определенном смысле Нагибина или Валю Ежова. Братья Чеховы вообще были большие гуляки. Поэтому, как делать Чехова, никто не знает и не должен знать.

- Если бы вы захотели снять фильм в Италии, где бы и о чем сняли?

- Что бы я хотел снять, я вам скажу. Я уже даже в одно министерство ходил. Меня очень интересует трагическая история итальянских марин, подлодок во время Второй мировой войны.

Любовь в межгосударственном переплете

- Есть факт, практически ставший хрестоматийным в отношении наших культур. На свадьбе Тонино Гуэрры и Лоры в Москве были свидетелями, с одной стороны, Тарковский, а с другой стороны - Антониони... Как вы думаете, насколько диалог культур сегодня зависит от диалога личностей?

- Настолько тонкая материя... Мне кажется, что все сейчас гораздо серьезнее. Культура теряет свою самоидентификацию в связи с глобализмом. И это особенно видно по изобразительному искусству, которое становится все более концептуальным, лишенным всякой национальной принадлежности и всяких традиций.

Солженицын написал великую статью, которая называлась: «Исчерпание культуры». И я думаю, что мы живем сейчас в момент исчерпания европейской культуры в определенном смысле. Современная культура подменила художественную ценность рыночной стоимостью. Поэтому многим сейчас не до диалога.

- Волнует ли вас состояние российского кино?

- Не волновать не может, потому что мы все люди и живем эмоциями. Здесь та же самая проблема, связанная с мировой культурой. На мой взгляд, расцвет мирового кинематографа, русского, в том числе и итальянского, упал на вторую половину, на третью четверть XX века. Неореализм - Висконти, Феллини, Антониони. В Италии, во Франции, в России в кино ходили люди, которые читали книги, чтобы увидеть откровения по поводу мировых проблем. Им нужны были серьезные режиссеры. Поэтому режиссеры того времени были героями, капитанами - Пазолини, Тарковский. Это было последнее поколение режиссеров, которые делали картины для читающей публики. Сегодня в кино ходят молодые люди, которые мало читают или, если читают, то в Интернете. Они привыкли к американскому кино, к быстрому действию, к фэнтези, к красивой картине. Покажи для них сейчас картины Антониони или Тарковского - они бы умерли от скуки.

Если бы сегодня появился Феллини, он никому не был бы нужен. Потому что художник появляется тогда, когда его хотят слушать. Эта проблема не режиссеров.

- Эта ситуация как-то решаемая?

- Ну, давайте решайте. Как решить, чтобы не было дождя?

Это громадные геополитические процессы, связанные с развитием Интернета, НТВ, блогов, коммуникаций. Сегодня кино смотрят на телефоне. Это все другое, другие люди, другие таланты. И наверняка появятся новые формы самовыражения, но которые уже не будут священны. Я думаю, что время священного искусства просто кончилось, когда с благоговением смотрели на писателя Толстого, Солженицына, на великих итальянских мыслителей. Сейчас больше время кредитных карт.

Я немножко пессимист. Но пессимист отличается от оптимиста тем, что он лучше информирован.

Счастливые желают возможное

- Судя по вашим нашумевшим «Запискам реакционера», вас это устраивает?

- Речь идет не о том, что мы хотим, а о том, что мы можем. Надо выбирать между возможным и невозможным, а не между желательным и нежелательным. Иначе вы будете вечно несчастны, потому что вы никогда не сможете сделать то, что вам хочется. Надо желать то, что возможно.

Законы возможного говорят о том, что культура определяет политику, а не политика культуру. Вот итальянская культура определяет итальянскую политику. Как сказал мой хороший друг, тут политика очень драматична, но никогда - серьезна. Это такая культура. Она может простить Берлускони все, что угодно, потому что он хорошо говорит и он успешный. У него сейчас рейтинг поднялся после всех скандалов. Это итальянцы, они по-другому живут. И русская культура тоже определяет русскую политику.

- Как поживает ваш проект «Бремя власти»?

- Я сделал две картины - Андропов, Алиев. Сейчас делаю Кучму. А потом надеюсь сделать Ярузельского, который мне очень интересен и симпатичен. Дальше Лик Ван Ю, - который навел порядок в Сингапуре и сделал его процветающим.

- С высоты вашего итальянского опыта какие места порекомендовали бы посетить в Италии? И, наоборот, вашим итальянским друзьям, которые еще не были в России, куда бы вы посоветовали поехать, что увидеть?

- Помните, у нас было такое наказание при Сталине - ссылали на 101-й километр, где кончалась всякая жизнь. А в Италии, куда бы вас ни послали на 101-й километр, вы опять попадете в рай.

Но при этом в России есть Россия, есть уникальная природа, которой нигде больше на земле не осталось.

Мне кажется, что просто посидеть итальянцу у костра на берегу Байкала или Амура - будет феноменальное первозданное ощущение, как и для меня это было. Я думаю, что итальянцы понимают русских очень хорошо, хотя мы очень разные: у них мягкий климат, люди деликатны.

Нам же когда-то не повезло, мы вынуждены были идти гораздо дальше, на север. Все было занято другими племенами. Это была очень тяжелая жизнь, тяжелая земля. Три зерна - на одно. А когда три зерна с одного посеянного вырастают, то нет рынка. А здесь десять зерен - на одно посеянное. В Бельгии - 12 зерен на одно уже с XIV века. Когда вы это понимаете, то поймете и то, что это просто тяжелый климат воспитал другие культуры. Но глобальное потепление очень сильно поможет нам. Серьезно. У нас будет самая процветающая агрокультура. У нас колоссальное количество воды. Наши посевные площади расширятся лет через 20 - 30. Но об этом мы поговорим уже в следующем году, когда неутомимый Алексей Гарнизов вместе с мэром Умберто Буратти соберет нас всех на II фестиваль «Маэстро».