«О своем подходе к пьесе Кончаловский говорит: «Это мир Шекспира, в интерпретации – моей. Она может быть довольно живая, может быть современная или несовременная. Но она не может быть связана с таким понятием, как, например, актуальность».
И продолжает: «Комедия – это риск. Ведь смех бывает разный – бывает смех снятых штанов, бывает смех от того, что люди что-то узнали, бывает смех благодарный, за любовь – за любовь артистов к своим персонажам. Для этого режиссер и существует – найти с артистами, за что они могут любить своих персонажей.
И если у артиста получается передать свою любовь к персонажу, зрители очень благодарны за то, что он поделился любовью. Поэтому в комедии люди смеются не зло. В сатирической – да, в фарсе или, скажем, у Брехта. А у Шекспира люди смеются так, как смеются, скажем, у Феллини. У него нет плохих персонажей, он всех любит, как Бог».
«Андрей Кончаловский задумал поставить "Укрощение строптивой" в "стиле Феллини, пестро, немного по-шутовски и наивно".
Он объясняет, почему выбрал Шекспира: "В нем есть все - верх и низ, возвышение и погибель, святость и мирское, земля и небо, безумие и божественность ... Чем-то это напоминает Неаполь".
Почему же именно "Укрощение строптивой"? "Я бы хотел, чтобы это была комедия, и чтобы она была "итальянской". Это произведение как раз то, что надо, даже более итальянское, чем "Ромео и Джульетта". К тому же, оно попадает в традицию комедии дель-арте."
«Кончаловский иллюстрирует все это необыкновенно точно и изобретательно: начиная (не случайны и его мизансцены) с трюка с двумя зеркалами, отображающими все справа и слева. Действительно блестящей можно назвать идею перенести действие в двадцатые годы...»
«При этом не менее адекватно подчеркиваются элементы комедии дель-арте, присутствующие в тексте Шекспира, в наряде капитана Фракасса, в который наряжает его художник по костюмам Заира Де Винчентис по случаю брака Петруччо, и периодические скачки, присущие Арлекину, введенные хореографом Рамуне Ходоркайте.
Наконец, на фоне натурных съемок в стиле Де Кирико на заднике, блестящая команда актеров разыгрывает экспериментальное действо, в котором остроумно и весело смешиваются формы и ритмы фарса, водевиля и эстрадного номера»...
"Функциональные и красивые костюмы Заиры Де Винчентис, наделенные минимальными историческими деталями в соответствии с замыслом, дополняют сценическое оформление, а точный выбор музыки из подходящего репертуара заставляет нас вновь пережить те "рокочущие" и трудные годы. Стоит отметить и впечатляющий дизайн освещения от Сандро Сусси".
«Но вся эта чарующая обстановка служит лишь для того, чтобы подчеркнуть ироничное и в то же время почти сатирическое прочтение "Укрощения строптивой" в постановке Кончаловского, где каждый персонаж, кажется, напоминает символических личностей этих лет: от Габриэле Д'Аннунцио до Луизы Брук, от Серджио Тофано в «Синьоре Бонавентура" до Граучо Маркса, и все это создает ощущение кинематографичности всего действа.»
«В сценографии Кончаловский ориентировался на итальянского сюрреалиста Джорджо де Кирико, его изображения итальянских площадей, подправленные видеохудожником (например, появляется рука и с грохотом передвигает дома), собственно, и есть основная декорация. И, конечно, в традициях театра Кончаловского – гримерные столики и кронштейны с костюмами: артисты, даже те, которые появятся только в финале, все время на сцене, помогают переодеваться коллегам или же просто наблюдают».
«...публика аплодирует и смеется на протяжении всего спектакля (почти три часа), который смотришь с удовольствием благодаря его динамичности и постоянным неожиданным поворотам событий, которые удерживают внимание зрителя».
«Декорации выполнены с использованием современного оборудования и представляют собой сцены, разворачивающиеся на глазах у зрителей при помощи световой проекции. Спектакль получается современным и авангардистским благодаря свежести, присущей тематике произведения. В комедии говорится о любви и бракосочетании, и очевидна социальная роль, отведенная женщине».
«Эта почти кинематографическая сценография контрастирует с костюмами (в исполнении Заиры де Винчентиис) в стиле 20-х г.г., с музыкой в стиле ретро, со старинными граммофонами. Зрителя, которому известен, прежде всего, авангардистский стиль российского режиссера, удивила и игра актеров: они выступили, как любительская труппа, что характерно для комедии дель арте. Иными словами, это постановка в стиле винтаж».
«Великолепна игра актеров, начиная с главных героев и заканчивая исполнителями эпизодических ролей. Переодевания и обмен ролями порождают забавные ситуации и недоразумения, которые очень понравились публике – аплодисменты зачастую звучали до окончания сцены. Оригинален также комично-фарсовый тон, при помощи которого Шекспиром/ Кончаловским решена основная интрига пьесы: Петруччо и Катарина – блистательные Маша Музи и Федерико Ванни - демонстрируют в своих яростных спорах огромный эмоциональный заряд».
«В полной мере соблюдается шекспировское распределение ролей с его абсурдными персонажами и налетом безрассудства, представленного как фантастическое сочетание грубости и поэтичности, являющимися частью самой жизни. Вечная тема социальных условностей, браков по расчету, уловок и переодеваний, необходимых для того, чтобы обойти препятствия, делает постановку актуальной и запоминающейся».
«Персонажи падуанской комедии Шекспира о браках, заключаемых по расчету, в целом соответствуют замыслу автора, но наделены отдельными карикатурными чертами. Старый Баптиста носит усики Дали, влюбленный Гортензио чем-то напоминает Дуче, Люченцио и Транио вызывают в памяти беспокойную молодежь из известных романов Бассани, Петруччо – неуклюжий капитан Фракасса, Катарина обладает неуязвимостью безудержной Жозефины Бейкер. А актеры, между арлекинскими прыжками и шутовскими позами сохраняют озорной облик сплоченной труппы комиков, прекрасно вписываясь в режиссерский замысел динамичного действия, с ускорениями в духе немого кино».
«... первая итальянская постановка Кончаловского получилась яркой и смелой. Стиль и современное прочтение пьесы являются, без сомнения, уникальными».
«Несомненно, он <Кончаловский> делает акцент не столько на анализе языка Шекспира, сколько на том шутливом представлении о типичном итальянском характере, которые имеют жители северных стран – шутовском, не терпящем полумер.
Множество театральных версий «Укрощения строптивой» Шекспира было явлено миру, но смело можно утверждать, что столь необычных, как постановка режиссера Андрея Кончаловского, еще не было. Спектакль поставлен в театре «Корте» (Teatro della Corte) в исполнении актеров Государственного театра Генуи (Teatro Stabile di Genova) в сотрудничестве с Государственным театром Неаполя (Teatro Stabile di Napoli) и Государственным театром Тосканы (Teatro Stabile della Toscana).
Сразу оговоримся, это свободная адаптация знаменитой пьесы. Во-первых, действие перенесено из XVII века, в двадцатые годы XX века, о чем говорят не только такие детали, как граммофон, красующийся на сцене, но и фашистские мундиры в качестве костюмов некоторых из персонажей. Красочные декорации, напоминающие о работах художника Де Кирико, иронически спускаются сверху по мановению гигантской руки, воплощающей образ режиссера.
Сюжет шекспировской комедии, знакомый зрителю, помимо прочего, и по киноверсиям (например, по фильму 1967 года с Элизабет Тейлор и Ричардом Бартоном) — строится вокруг истории двух сестер. Старшая —Катарина, распугивает женихов своим непокорным характером. Младшая — Бьянка, помолвлена, но не может выйти замуж, пока не обвенчается ее старшая сестра. Доведенный до нищеты Петруччо намерен жениться на Катарине, рассчитывая на ее богатое приданое, но вовсе не собирается выносить ее капризы. Итак, он собирается усмирить нахальную будущую супругу, что ему в результате и удается.
В ходе спектакля режиссер использует самые разные приемы: здесь и ссылки на комедию дель арте и неаполитанский театр, в частности фонтанчик со "злой" струей, а также пышный костюм семнадцатого века и шляпу, украшенную перьями, которые Петруччо надевает в день свадьбы, и заикание одного из персонажей, и даже элементы циркового представления.
Внимательного зрителя развлекут и порадуют и другие реминисценции, которыми щедро изобилует действо. В этом театральном празднестве занято всего четырнадцать актеров: все они отлично играют, а режиссерский замысел вовлекает их в бешеный ритм и изящно управляет ими в групповых сценах, таких как сцена мужчин вокруг стола или финальная сцена, где предоставляется возможность оценить во всей полноте творческие способности режиссера.
Особенно отметим Машу Музи (Катарина) и Федерико Ванни (Петруччо), которые добавили своей природной живости в пламенные и одновременно забавные перебранки своих персонажей. Элементы фарса предоставляют зрителю возможность посмеяться и поаплодировать зрелищу длительностью почти два с половиной часа, которые впрочем пролетают совершенно незаметно.
Замысел режиссера Андрея Кончаловского состоит в том, чтобы поместить персонажей шекспировской комедии в фашистскую Падую двадцатых годов XX века, в декорации архитектуры метафизического рационализма.
Положение женщины, описанное Шекспиром, оправдывается идеологией режима, и показано на примере семейных и общественных отношений, где девушки на выданье – не что иное, как товар для обмена в прибыльной торговой системе, цинично управляемой хозяевами-мужчинами. Это интригующее режиссерское решение вызывает у зрителя противоречивое впечатление и недоумение. Если характеры персонажей распознаются в этих условных временных рамках, то мотивы и поступков кажутся натянутыми.
Падуанский дворянин Баттиста испытывает терпение женихов своей младшей дочери Бьянки, объявляя, что сперва замуж должна выйти его старшая дочь, строптивая Катарина. Появление Петруччо, охотника за приданым из Вероны, кажется, способно решить сердечные и финансовые проблемы всех заинтересованных сторон. С этого начинается череда чудесных событий с переодеваниями, обманом, недоразумениями и разоблачениями, живо запутывающими сюжет.
Наивность истории сбалансирована живым и богатым языком, а нить повествования тянется к счастливому концу и морали, ставящей всех персонажей на свои места. В интерпретации Андрея Кончаловского все несколько иначе. Опуская пролог, спектакль начинается с центрального действия пьесы - многодневного усмирения Катарины. В оригинале текст тяжеловесен, здесь же много шуток, отступлений и авторских дополнений. В погоне за итальянизацией, спектакль начинили разнородными цитатами из комедии дель арте с ее шутками и масками.
В результате не понятно, как буржуазия Падуи эпохи двадцатых может так безудержно и эмоционально проявлять чувства, наподобие персонажей неаполитанской сценки из средиземноморского фольклора. Может, это обусловлено тем, что премьера состоялась на Театральном фестивале в Неаполе, получившем международное признание.
Говоря об актерском составе, отметим, что молодые исполнители подкупают своей пластикой, темпераментом и физической формой. В темпераменте с ними соперничают артисты, играющие знать и господ. Витторио Чьонкало играет простодушного и по-отечески доброго Баттисту, сосредоточенного на своем деле. Карло Ди Майо выступает в роли спесивого Гортензио, а Джузеппе Рисполи - Гремио, его робкого соперника. Люченцио и Бьянка белизной своих костюмов демонстрируют открытость характера и спонтанность. Еще более раскованной представляется череда слуг: слуги Люченцио и Антонио Гарджуло, Баттисты и Петруччо, они ловки и не сдержанны.
Главные персонажи сыграны двумя опытными и талантливыми актерами, полагающимися не столько на характерную внешность, сколько на личные технические и экспрессивные возможности. Петруччо в исполнении Федерико Ванни выставляет напоказ свою хваленую авторитетность, он льстив, и жестоко противостоит упрямой партнерше, используя для этого все методы, включая свою массивную стать. Маша Музи привносит в образ Катарины особую женственность и когда ее персонаж впервые сталкивается с редким противником, она еще больше осознает свою силу. Катарина ловка в компромиссах и в обольщении, играет голосом и жестами, используя любые способы, чтобы добиться положения хозяйки. Она зачитывает список прав добродетельной супруги, как если бы это был «свод супружеских максим, позаимствованный из мольеровской «Школы жен», в то время как в оригинале это мягкая декларация о капитуляции. В конце чтения она оказывается на загривке у снисходительного супруга, потворствующего такому обращению.
