Ближний круг / The Inner Circle

«Это часть нашей жизни, нашей памяти, нашей души... Чистое чудо кино: картина по почерку совершенно западная, а боль - наша.»

«Ближний круг» - это яркий, броский, с профессиональным блеском выполненный муляж, муляж ситуаций, характеров, обстановки, бытовых реалий. Внешняя достоверность, материальность фактуры, подлинность деталей при отсутствии реального жизненного наполнения: как муляжные фрукты - совсем как настоящие, но есть нельзя. «Ближний круг» есть не что иное, как поздний образец социалистического реализма и в этом качестве естественно вписывается в панораму постсоветского кино, рвущегося переводить образы, темы, факты отечественной действительности на язык западного массового киноискусства.

Как-то, еще в конце 60-х, один знакомый киномеханик, работавший в Госкино, неожиданно обронил: «Что мне министр, я у самого Сталина киномехаником был». От неожиданности Андрей Кончаловский сел на стул. И попросил рассказать киномеханика о своей юности, о том, как попал к Сталину, о впечатлениях, вынесенных за годы работы в Кремле. Конечно, тогда в 60-е и подумать было нельзя, чтобы поставить об этом картину. Но идея не отпускала. И только в годы перестройки, когда тема сталинизма стала доступной, режиссер вернулся к своему замыслу и сделал фильм об этой эпохе. Прототип главного героя, настоящего киномеханика Сталина, звали Александром Сергеевичем Ганьшиным. Он консультировал Кончаловского, увидел фильм готовым и даже съездил на фестиваль в Берлин на премьеру. Кончаловский долго раздумывал, кого пригласить на роль Сталина. Конечно, сначала предлагали грузинских актеров. Но вот однажды в кинохронике режиссер нашел поразивший его кадр: Сталин сидит в президиуме, вдруг его взгляд резко меняет направление. Глаза вмиг становятся рысьими. Он понимает, что кто-то к нему приближается, но еще не разбирает, кто. И тут к нему подходит женщина из Узбекистана, сборщик хлопка. Лицо Сталина снова мигом меняется, становится добрым, отеческим. Вот это хищное выражение, вмиг меняющееся на маску доброты, настолько впечатлило Кончаловского, что он решил найти актера с тем же рысьим взглядом. Пригласили Александра Збруева. Придумали сложный грим, чтобы добиться портретного сходства. Сам актер внешне мало был похож на Сталина. Но у него был тот самый «рысий» взгляд... Сделав «Ближний круг», от многих Кончаловский услышал, что опоздал с картиной – мол, «тема отработана». Но это наивное поверхностное утверждение! Сам Кончаловский считает, что со своей картиной вышел очень рано. Это фильм не о том, что пришлось пережить и испытать людям в сталинское время. Это фильм о причинах, это время породивших. Без «Ивановых», наивных честных людей, а таких в России миллионы, не было бы Сталина. «Иванизм» породил «сталинизм».

«Я могу рассказать один случай со съемок "Ближнего круга". Мы снимали в Кремле. Был обеденный перерыв. И я не мог обедать, потому что весь был заклеенный: парик, усы, немножко подкладывали вокруг шеи, чтобы шея была поплотнее и пошире. Я вышел во двор Кремля. И тут машина выезжает, такая политбюровская машина. А я хожу, что называется, в гриме Сталина. Немножко даже походочку эту делаю, там руку держу. И так вот машина проезжает мимо меня. Быстро, быстро, так… Потом разворачивается и медленно, медленно подъезжает к тому месту, где я нахожусь, открывается оттуда окно. Такой человек в форме говорит: "Здравствуйте, Иосиф Виссарионович". И машина уехала дальше. Я это не воспринял серьезно сначала. А потом я понял, что по всей вероятности, я шел в этот момент в обеденный перерыв, и сам себе наговаривал текст, и сам как бы репетировал то, что мне предлагал Андрей Кончаловский. В этой походке, в этом образе. И поверили. И знаете, когда я шел по Мосфильму, в гриме Сталина, у меня было ощущение, что люди немножко… смотрели. Вот чуть серьезнее, чуть как-то так вот, вот прошел Иосиф Виссарионович...»

«В жизни любого тирана много моментов сенсационных, но я интересовался не ими. Хотелось понять: почему мог появиться Сталин? Кто дал ему такую безграничную власть? И Сталина, и членов Политбюро я показывал без тени сарказма или иронии, а так, как воспринимали их окружающие. Воспринимали же их либо с обожанием, либо с ужасом. Нельзя смеяться над Богом, но и над Сатаной смеяться трудно. Слишком все это серьезно».

«Героя «Ближнего круга» я впервые встретил в 1967 году, когда запрещали «Асю Клячину». Тогда я и мечтать не мог, что он станет героем моей картины».