Режиссер Андрей Кончаловский: Хороших фильмов всегда снимали мало
Режиссер Андрей Кончаловский объяснил "ДП", почему понятие "свобода" — донельзя банализированное клише, и признался, что не видит ничего плохого в культе личности.
Почему спектакль по драме Софокла "Эдип в Кoлoне", который вы поставили в БДТ, возник именно сейчас? Современному человеку интересна борьба между царем Тесеем, Полиником и Креонтом?
— Я вам так скажу: нельзя рассматривать сюжет как повод для того, чтобы идти в театр или в кино. Вот, к примеру, человек мятущийся, молодой — его отец убит. Бандит взял верх — женился потом на матери юноши. Как быть? Естественно, отомстить убийце отца. Классная история для сериала "Бандитский Петербург", но одновременно это "Гамлет".
Мы ошибаемся, думая, что сюжет — то, что привлекает зрителей. Их интересуют чувства. По Пушкину, есть всего три струны, как в балалайке: ужас, сострадание и смех. И в античной трагедии всего три маски: слезы, смех, ужас. Причем ужас не триллера, а от глубины чувства, от неадекватности. Трагедия всегда о том, что больше жизни, о тех вещах, которых человек достигает только в самые критические моменты. И меня интересует, могу ли я у зрителя вызвать те чувства, которые необходимы в трагедии.
Задачи подмигнуть зрителю, чтобы он увидел какие–то намеки на сегодня, не было?
— Если волнует, то это всегда сегодня. А то, что не волнует, — это не искусство. Вот Антонова (Ирина Антонова, президент музея им. Пушкина. — Ред.) прекрасно сказала про человека, который делает какие–то штучки из проволоки: "Это творчество, безусловно, но не искусство".
Наш спектакль — это не подмигивание, потому что это чувств не вызывает, только понимание. А мы про чувства — они как музыка. Почему музыка так велика? Она универсальна, абстрактна, это вибрации, ее нельзя играть задом наперед. Так же как в жизни задом наперед ничего не получится. Поэтому я делаю спектакли как музыку.
Всего три маски: смех, слезы, ужас. Для вас какая является самой важной?
— Самые здоровые эмоции — смех. Трагедия — наиболее сложный жанр. Драма — это слезы, а трагедия — ужас. От него слезы высыхают, попадая на раскаленную почву. Настоящая трагедия — ужас высочайшего класса. Страх Божий! Это сложно объяснить. Потому что надо достичь нужных эмоций, несмотря на то что на сцене, может быть, ничего не происходит.
Почему в России снимается так мало актуальных фильмов?
— При слове "актуальный" я хочу схватиться за пистолет! И как — никто не снимает?! "Аритмия", "Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов", "Страна Оз". И "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына", считаю, тоже про сейчас (фильм Кончаловского, который в 2014–м получил приз за режиссуру на Венецианском кинофестивале. — Ред.), про людей, которые живут на озере, где герои играют сами себя.
Хороших фильмов всегда снимали мало. Талантливый автор — редкий случай. Много молодых идет в кино, чтобы добиться коммерческого успеха. Цифры стали ориентиром всего. Фильмы Феди Бондарчука собирают $15 млн, поэтому он звезда. Но заниматься кинематографом и снимать кино — это большая разница. Вот на заборе пишут, вроде тоже слова. Но не все написанное — литература. Поэтому картины, в которых пытаются понять смыслы, должны быть редкими. Но они есть. И у нас их больше, чем на Западе!
Почему так много фильмов про сталинскую эпоху? Это попадание в нерв времени или конъюнктура?
— Сталин стал cool. Должно быть что–то модное. Ну вышел фильм "Смерть Сталина" (прокат был запрещен в России за 2 дня до премьеры. — Ред.). Это не про Сталина, а неизвестно про что. Как есть коньяк "Наполеон", но это же не про Наполеона. Некий повод: посмеяться, показать, какой он жуткий или какой дурак. Это, естественно, клише.
Но, если говорить о том времени серьезно, надеюсь, что мой следующий фильм будет как раз о поколении людей, которые прошли войну, которые пронесли через нее имя Сталина и которые верили и с горячим сердцем и чистыми руками пытались строить жизнь после войны. Другой вопрос, что эти идеалы входили в противоречие с реальностью. И должен вам сказать, что такое в России происходит постоянно.
После Петра I идеалы российской мыслящей элиты не совпадали с действительностью. Кого вы ни возьмете — интеллигента Радищева или интеллектуала Пушкина. Они оба мечтали о прекрасной жизни для России...
Оковы тяжкие падут...
— И у каждого была своя форма выражения этой мечты. И сегодня борьба между так называемой либерально настроенной частью общества, которая считает, что Россия должна идти по западному пути, и охранителями, которые считают, что не должна идти по крайности. При этом ни у тех, ни у других идеалы не совпадают с реальностью.
Но где реальность и какая она? Вот я написал в свое время статью "Российский менталитет и мировой цивилизационный процесс", где, опираясь на исследования ученых, пришел к выводу, что Россия живет в архаике — в добуржуазном периоде. Джинсы, айфоны, рок–н–ролл, биржи — все это не имеет отношения к тому, где и как живет русский человек.
Когда я говорю "архаика" — это ведь не какое–то ругательство, это крестьянское сознание, то есть сознание родового строя. Стойкая система ценностей, ее даже большевики не смогли изменить. Как только рухнула железная структура советского строя, сразу возникла Россия, которой не коснулась петровская реформа.
Крестьянское сознание — это сознание, которое существует независимо от места прописки. Будь то поселок, город или тайга. И в Кремле крестьянское сознание. Национальная черта. Ничего тут дурного нет. И буржуазия у нас не возникла. Буржуазия — это не те, кто потребляет много, а те, кто, получив деньги, приобрел политическую независимость. Начиная с Венецианских, Флорентийских республик.
У нас просто по–другому идет историческое развитие, так же как оно идет по–другому в Индии или в Китае. Китайцы носят европейские костюмы и говорят по айфонам, но они не европейцы. А мы почему–то думаем, что мы европейцы. Это ошибка, глубочайшее заблуждение.
Кто–то говорит, что Россия вернулась в период застоя — в 1970–е, кто–то — что уже 1937 год. А где, по–вашему, мы находимся?
— Те, кто говорит про 1937 год, даже не знают, что это такое. Это для них такое же клише, как свобода слова. Она никогда ничего не гарантирует, тем более в искусстве. Я всегда спрашиваю: свобода от чего?
Например, от цензуры.
— Свобода от цензуры создала шедевры? Все великие шедевры созданы в условиях войны и жесточайшей цензуры, инквизиции.
"Летят журавли" сняли во время оттепели.
— Ну и что! А "Дон Кихот" написан в условиях жесточайшей цензуры. Микеланджело и Рафаэль творили во время инквизиции, Пушкин сочинил "Румяный цензор мой", а Чехов писал, заранее зная, что у него вычеркнут. Мне думается, что понятие "свобода" — это настолько банализированное клише, что мы даже не задумываемся о его глубинном смысле. Посмотрите, что происходит в западном обществе. На смену свободе, демократии и возможности самовыражения приходит жесточайшая цензура фейков. Сейчас мы начинаем жить в абсолютно оруэлловском мире. Особенно на Западе! 20 лет назад понятие "леволиберальный фашизм" звучало как оксюморон. Теперь это банальная реальность.
Слово "фашист" вообще стало сверхпопулярным.
— Это не значит, что он фашист, это значит, что там возникает новый тип цензуры. Вообще, мы самая свободная страна, можем говорить все что угодно. Трудно понять, что произошло с американскими мозгами. Смотрите, что случилось с американским продюсером Харви Вайнштейном. Должен признаться, что я никогда не испытывал к нему симпатии. Но скандал, связанный с его сексуальными приключениями, разрушил его успешную кинокомпанию, подвергнул остракизму! И не было человека, который бы не кинул в него ком грязи, особенно среди тех, кто благодаря ему достиг вершин голливудской славы и коммерческого успеха! Актрисы одна за другой стали вспоминать, что он с кем–то лежал в постели или просил сделать массаж. Вспомнили десятки лет спустя, получив с его помощью по нескольку "Оскаров". Вот это Оруэлл!
Раз Россия самая свободная страна, почему дети наших чиновников живут не здесь и возвращаться не собираются?
— С ходу хочется сказать: "Потому что у нас свободная страна и разрешено туда ехать". Но это слишком упрощенно. Думаю, что еще пока существует иллюзия, что там все лучше.
Например, не надо забывать, что русские дети, которые учатся в Англии, третируются англичанами как "русские". Иллюзия, что большие деньги делают вас равноправными на Западе! Первый, кто споткнулся о нее, был сам Путин, когда в 2004 или 2005 году сказал, что мы не исключаем своего вхождения в НАТО. И ему сказали: who are you, Mr. Putin, чтобы в НАТО еще проситься? И Путин за 3 года, которые прошли до Мюнхенской речи, понял, что Запад никогда не примет русских за свой стол. И всех этих миллиардеров, всех наших олигархов, за стол тоже не пускали. Я знаю одного миллиардера, который хотел заплатить чуть ли не 10 или 15 млн фунтов, чтобы поприсутствовать на свадьбе принца. Дали понять — "извините, ваше место у параши".
К миллиардеру Сергею Брину нормально относятся.
— Сергей просто гениальный математик и компьютерщик, который в детстве уехал из России. Да, Америка всегда привлекала русские умы! Но я же говорю про олигархов! И где эти олигархи мечтали жить? В большинстве своем не в Америке, а в Европе. Они там имеют real estate, для них почетно окончить Оксфорд или Кембридж.
Вы знаете, я за границей прожил много, но Запад, куда я приехал, и Запад, откуда я уехал, — это два разных мира. Я приехал, когда царила иллюзия, что капитализм дает возможности талантливым людям развиваться больше, чем социализм. Что он дает возможность финансового процветания. Эта иллюзия возникла после войны, когда Америка имела колоссальный экономический потенциал, в силу того что все капиталы и все золото ушли за океан. Стал очень активно расти средний класс, появилась идея, что человек умный, талантливый, пробивной может становиться все богаче и богаче. Это закончилось к финалу XX века. Как только после распада Советского Союза возникло ощущение, что капитализм победил и теперь будет развиваться стремительнее. Но получилось обратное. Началось обнищание среднего класса. Есть книга Тома Пикетти "Капитал в XХI веке", где просто доказывается, что за последние годы концентрация капитала возросла в 3 раза! Империализм — последняя стадия капитализма.
В России разрыв между богатыми и бедными еще больше.
— Правильно, но у нас крестьянское сознание, не капиталистическое общество! И не было никогда среднего класса! Ни буржуазии, ни финансовой элиты, ни политической независимости, на которых зиждется республика. У нас все всегда зависели от монарха. И все капиталисты — тоже.
Как вы относитесь к настроениям "пора валить"? Эти люди совершают ошибку? У вас же самого был обширный опыт!
— Бессмысленно говорить на эту тему. Никто не должен советовать, как быть. Каждый должен поступать так, как ему хочется, и за это отвечать. Валить — валите, потом вернетесь. Не вернетесь — тоже хорошо.
Мы вообще все стали жертвой моды: что покупать, что думать. Знаете, есть магазины прет–а–порте, что означает "готовые к носке". А есть еще выражение pret а penser — "готовые к мысли". Взял их — и тут же мыслишь. "Топ–5 романов, которые надо прочитать". И смотрим, не замечая, что мы жертвы манипуляции.
Как вы думаете, почему в России не происходит того, что произошло в Армении? Это свидетельство зрелости российского общества или?..
— Я не устану повторять: мы — архаическая страна! Гражданское общество у нас в зародыше, большинство людей можно назвать населением. Это важно понимать! Гражданское общество возникает тогда, когда возникает индивидуальная политическая ответственность гражданина. Путь к нему может быть нелегким и длительным. И это Путин прекрасно понимает. Надеюсь, правительство это понимает, как только начинает встречаться с реальными проблемами.
Что важно, так это то, что наш народ действительно имеет лидера. Для крестьянского сознания важен вождь. "Делай как я". В определенном смысле это тотем. И они не хотят никого другого до тех пор, пока он не подмочил свою репутацию. Как, скажем, Николай II. Пока в 1914 году не пошли слухи, что он немецкий агент, до тех пор он был опорой государства, и никакая Дума не смогла бы его свалить. Историк Булдаков проницательно отметил, что либеральная общественность не понимает, что русская ментальность создает власть согласно своему представлению о ней, как бы ей ни пытались навязать другую форму правления государством.
Творческие люди чувствуют острее остальных. Куда мы движемся? Что дальше? Огораживание, закручивание гаек, что–то другое?
— Что такое "закручивание гаек"? Это опять слова — клише. Вот в Сингапуре было так называемое закручивание гаек, а теперь они процветают. В Китае проворовавшихся чиновников крадут из–за границы и расстреливают. Или привозят ему пальчик племянника — и тот возвращается. Закручивание это гаек или нет?
Понятия "демократия" и "права человека" не являются универсальными, это еще одна иллюзия! Нигде права человека не соблюдаются. Нет такой страны, я про это много размышлял.
Надо говорить о том, что есть экономика добра, а есть экономика цифр. В экономике цифр счастье зависит от того, что у тебя два мерседеса, а не один. Но процент несчастных людей в процветающих странах ничуть не меньше, если не больше, чем в Бутане.
Я прежде всего надеюсь, что нас не ожидает распад национальной территории. А это было бы невозможно без усиления обороны. Сейчас, надеюсь, нас ожидают серьезные усилия государства по строительству эффективной экономической системы. Потому что есть главное: мы защищены. Это, собственно, и приводит в истерику хозяев денег.
Раз русским людям нужен тотем, получается, что культ личности в России неизбежен?
— Во–первых, я не вижу ничего плохого в культе личности. Культ личности не означает, что это ужасный человек. Просто в какой–то степени люди считают его лучше других. Что касается Путина, я не вижу здесь культа. Он популярен, но ведь много государственных деятелей были не менее популярны — Де Голль, Кастро, Черчилль... Вот, к примеру, 20 лет успешно работает какой–нибудь хирург, и никто не станет же требовать, чтобы каждые 6 лет меняли хирурга на нового! Это было бы не очень умно, правда?
