Ленту снял американец Майкл Хоффман по мотивам романа американского исследователя Джея Парини, в основном с британскими актерами и на немецкие деньги. Хотя Парини пользовался данными из дневников Льва Толстого и его близких и несмотря на участие в проекте продюсерского центра Андрея Кончаловского, фильм, слава богу, представляет собой иностранный взгляд на русского классика.

На прошлогоднем Римском кинофестивале Хелен Миррен, сыгравшая Софью Толстую, получила приз за лучшую женскую роль. Потом ее номинировали за эту роль на «Оскар» и «Золотой глобус». Интересно, что на награды претендовал и Кристофер Пламмер, сыгравший Льва Николаевича, но в номинации «Лучшая мужская роль второго плана».
1910 год, в Ясную Поляну прибывает новый секретарь Толстого Валентин Булгаков (Джеймс Макэвой) — восторженный юноша, влюбленный в тезис о непротивлении злу насилием и прочие толстовские идеи. И приземляется точно посреди ожесточенной борьбы за близость к Толстому (Пламмер), которую ведут между собой графиня (Миррен) и ближайший соратник писателя Владимир Чертков (Пол Джаматти). Эта борьба расколола и семейство Толстых: его сын Анд¬рей (Томас Спенсер) полностью на стороне матери, а дочь Саша (Энн-Мэри Дафф) поддерживает Черткова.

Наблюдая за жизнью семьи, Булгаков видит и борьбу в душе самого Льва Николаевича, которая заканчивается его побегом из Ясной Поляны с 39 руб. в кармане, болезнью и смертью на железнодорожной станции Астапово. Все это происходит под пристальным вниманием журналистов, крестьян и просто зевак.

Среди редких претензий, звучавших в адрес фильма, главная заключалась в том, что русский писатель с женой вышли несколько легкомысленными. Что даже такой тяжелый момент, когда узнавшая о побеге мужа графиня с изменившимся лицом бежит к пруду, смотрится водевильно. Толстой, несмотря на весь свой трагизм и болезнь, выглядит жизнелюбивым стариком, сразу же бросающимся обниматься с новым секретарем. Мужем, которому жена может заявить: «Я твоя маленькая курочка, а ты мой могучий петушок». И даже залезть на балкон его кабинета, чтобы подслушать, о чем он сговаривается с Чертковым (фотографы в этот момент снимают происходящее, а крестьяне наблюдают и, кажется, думают, что баре совсем «с глузду двинулись»).
Но подозрения в водевильности — издер¬жки нашего собственного взгляда на Толстого. Судя по дневникам, которые Толстые вели во множестве, по свидетельствам Горького, Вересаева и других знакомых с Львом Николаевичем людей, несмотря ни на что, он действительно был активным и остроумным, любил хорошую шутку и крепкое словцо (хотя считать его, как сейчас принято выражаться, «прикольным чуваком» все же не стоит). В общественном российском сознании именно Толстой выглядит монументальнее других русских классиков, даже не памятником, а какой-то вечно спокойной египетской пирамидой. Оживить его сегодня, когда мало кто возьмется прочесть что-либо из Толстого, выходящее за рамки школьной программы, способны как раз такие фильмы, как «Последнее воскресение».

Пять фраз от Льва Толстого
«Он пугает, а мне не страшно»
(о творчестве Леонида Андреева).
«Я не зяблик, чтобы все время петь одну и ту же песню»
(Горькому в ответ на его упрек в том, что Толстой только что сказал одно, а в «Крейцеровой сонате» по тому же вопросу имел в виду прямо противоположное).
«Писать стихи — все равно что идти за плугом приплясывая»
(о поэ¬зии, которую не жаловал).
«Трагизм... Бывало, Тургенев приедет и тоже все: «Траги-изм, траги-изм...»
(в беседе с Викентием Вересаевым о смысле жизни).
«Ему мешает медицина, не будь он врачом — писал бы еще лучше»
(о Чехове, которого очень ценил).