Первой премьерой нового года в прокате стала киноверсия давней новеллы классика немецкого романтизма Эрнста Теодора Амадея Гофмана «Щелкунчик и Мышиный Король». Ее исполнил за весьма приличную сумму в несколько десятков миллионов долларов старший брат Никиты Михалкова. По словам Андрея Сергеевича, он мечтал о реализации данного замысла чуть ли не сорок лет, и якобы первые варианты сценария ему помогал сочинять едва ли не сам Андрей Тарковский. Что выглядит не только красивой легендой, но и почти правдой, так как классик русской кинодуховности был не чужд творчества классика немецкой мистики. Недаром был сочинен Тарковским сценарий «Гофманиана».

Самому Кончаловскому пришлось в ходе реализации мечты не только решать финансовые проблемы, но и придумывать нечто большее – чем бы его версия знаменитой новеллы отличалась от всех уже имеющихся, сотворенных на протяжении почти тех двух столетий, что существует этот замечательный текст истории о чудесном превращении игрушки в реального принца. Сначала маститый режиссер переиначил заглавие. Его версия получила название – «Щелкунчик и Крысиный Король». Затем в композиторы был приглашен Эдуард Артемьев, которому пришлось приложить максимум усилий для того, чтобы из его партитуры не доносились мотивы конгениальной музыки балета Чайковского. Не получилось. Узнаваемые с трех нот пассажи тут и там прорываются к зрительскому слуху. И уж совсем непонятно, зачем в звуковую партитуру нового фильма «вкрались» мелодии из 6-й симфонии и Первого фортепианного концерта того же автора.

И наконец, терпеливо ждавшая своего часа фантазия постановщика деформировала знаменитый рождественско-новогодний сюжет в какое-то аллюзионное зрелище на темы тоталитарной диктатуры и теории относительности. Понятно, что Кончаловскому надо было усидеть сразу на двух стульях по обе стороны Атлантического океана – и в Старом, и в Новом Свете. Но представлять Мышиного (пардон, Крысиного) Короля как диктатора, а его мир как некое царство зла в духе Оруэлла и Толкиена мне кажется чрезмерным интеллектуальным насилием как над смыслом текста первоисточника, так и над тем, как ранее интерпретировался сей сюжет в мировом кино и театре. За примерами ходить далеко не надо. Буквально год назад сын Андрея Кончаловского Егор превратил историю в мюзикл «Наша Маша и волшебный орех». А были еще и киноверсии балета «Щелкунчик» с Нуреевым и Барышниковым, не говоря уже о фантазии Мориса Бежара.

Андрей Сергеевич сделал вид, что ничего об этом не знает. Он перенес сюжет в некий среднеевропейский город рубежа прошлого и позапрошлого веков, уменьшил возраст Маши, превратив ее в Мэри, и начал разыгрывать не то сказочную пастораль, не то антитоталитарный экшен в духе «Истории игрушек». Конечно, актеры подобраны режиссером со вкусом. Особенно Юлия Высоцкая, сыгравшая сразу две роли (роль жены режиссера не в счет). Но, честное слово, было очень жаль Джона Туртурро, которому изменили внешность до карикатурной, наподобие героя какого-то детского комикса про страшных грызунов. По сути, увиденное и есть некий экранизированный комикс, в котором все наглядно и эффектно. Словно мы видим сон какого-то ребенка, которому в рождественскую ночь снятся кошмары.

И в такой ситуации опытная (несмотря на свой возраст) Элль Фаннинг хороша в роли взволнованной девочки Мэри. Она мило надувает пухлые губки и выпучивает детские глаза, но через полчаса просмотра от таких ужимок начинаешь уставать, ибо сюжет-то хорошо известен и ясно, что Крысиный Король усилиями юной героини и ее свиты будет повержен вместе со своим плохим царством. Только при чем-то здесь отношения Маши и Щелкунчика? Ведь кто бы ни брался за пересказ этой истории, судьба главного дуэта всегда оставалась в центре внимания и киноверсий, и музыкальных фантазий. У Андрея Сергеевича с этой парой героев явно не сложились отношения. Похоже, что временами он просто не знал: что ему с ними делать.

Конечно, кукла оживает в его версии. И конечно, он – Щелкунчик – выглядит вполне по-голливудски смазливо в ожившей своей ипостаси юного дитяти. Любви здесь не может быть и в помине. И тогда только публике и остается следить за тем, как бедняга Туртурро изображает из себя Дэвида Боуи из фильма «Лабиринт», а госпожа Высоцкая пытается превратиться не то в фею, не то в маму Мэри. Про остальных исполнителей я предпочитаю умолчать, так как не хочется упрекать их в прямых заимствованиях. Но, может быть, таков был замысел самого режиссера? Чтобы его версия была похожа на все сразу, дабы зритель так и не понял: что откуда появилось на свет в столь прихотливой и буйной (за такие-то деньги!) киносказке, которую и сказкой-то назвать язык не поворачивается. Хотя чудеса и спецэффекты преподнесены умело и смонтированы так, что хочется ахать и охать. Особенно если ты смотришь фильм в популярном нынче 3D-формате. Чаша сия миновала автора этих строк, а посему пришлось ему воспринимать увиденное в его, так сказать, первозданной кинематографичности.

Не получилось. То ли мешал однажды увиденный вместе с мамой в Кировском театре балет «Щелкунчик», то ли покоя не давал сюжет сказки Гофмана, то вдруг беспокоила эмоциональная память о концертном исполнении музыки балета оркестром Евгения Мравинского. А может быть, он (автор) просто стал уже взрослым? И ему уже такие киночудеса никак не понять... Жаль, если это правда. И такая замечательная и волшебная история о вере в чудо уже осталась где-то там, далеко в детстве, когда ты еще верил в сказки, Деда Мороза и в то, что Щелкунчик все-таки не только кукла....

Сергей Ильченко, заведующий кафедрой радио и телевидения факультета журналистики СПбГУ